Бег в никуда (Глава 9)

ГЛАВА 9. Решение, как обычно, пришло само. Так было всегда. Теперь он знал, что делать и как поступить. Задачи поставлены, цели определены. Бесполезная и изнуряющая борьба с собой благополучно завершилась. Он вновь обрел душевное равновесие. Это именно то, чего ему так не хватало последнее время. Снова нужно работать. Работа являлась его нормальным состоянием.

Только это он и умел. Другие умели отдыхать и развлекаться, а ему все это было чуждо. Да, он умел их развеселить, но это было для него именно работой. Увлекаясь, он становился стремительным, напористым, а иногда и неудержимым. Препятствия только распаляли его упрямство и усиливали стремление к победе. Если требовалось, он прошибал стены там, где не мог обойти.
Проснувшись в Настиной комнате, он вспомнил предыдущие события. Вспомнил, как Настя бросилась к нему на шею и как к ней, кинулись его телохранители. Девушка не могла видеть жеста, которым он остановил их. Но они видели все! Они провели под дверью всю ночь, ожидая, когда он выйдет. Они и сейчас были там. Так больше продолжаться не может. Это волновало его «империю» и могло вызвать совершенно нежелательные последствия. Выскользнув из постели, он спокойно оделся, бросил взгляд на безмятежно спящую девушку и стремительно двинулся вперед. Он прошел по коридорам пансионата, на ходу отдавая распоряжения и, все вокруг задвигалось, зашевелилось как растревоженный муравейник. Его люди узнали в нем своего прежнего хозяина. Все понимали, что-то произошло, но никто не мог понять что. Он по долгу беседовал со всеми людьми, занимающими важные посты, но, встретившись, за
пределами его кабинета и, сопоставляя его вопросы, они, все равно не могли докопаться до сути, готовящихся действий. Он не обращал внимания на их недоумение и, не успев встретиться со всеми вызванными им людьми, вечером, покинув остров, вылетел на континент. Вернувшись через несколько дней, он отменил половину собственных распоряжений, заменив их новыми. Внешне он уже был спокоен. Жизнь в «Колыбели грез» вновь потекла четко и размеренно. После громкого всплеска наступило привычное затишье. С Настей он больше не встречался, хотя приказ не трогать ее оставил в силе. Он также приказал подготовить все для ее возвращения. Даты он не назвал. Так случалось со многими. Он распорядился также, подготовить ей вознаграждение. Правда, не слишком щедрое. Обычное. После этого он снова покинул остров, на этот раз, вылетев в Россию.
И вот сегодня он шел по ночному городу. В окружении телохранителей. Мысленно уносясь к истокам. Легкий ветер ночи ласкал его лицо. Теперь он готов ко всему. Он несколько раз просчитал выстроенную систему. Система обещала сбоев не давать. Обычно, он не доверялся обещаниям и многократно подстраховывался. Но на этот раз для подготовки подстраховочных вариантов не хватало времени. В этот самый ответственный раз должен был сработать один-единственный вариант. Без дублей и страховки. Без возможности переиграть. И он, вроде бы, сделал для этого все. Единственное, что беспокоило, так это самое «вроде бы». Отвлечься и успокоиться не удавалось. Мешала восторженность. Гордость за то, что очередной раз, все смог, все преодолел и со всем справился.
Дойдя до реки, он долго смотрел на ласковую гладь воды, казавшуюся черной и, от этого, загадочной. Казалось, вода таила в себе ключи от всех тайн и прошлых, и будущих. Только достать их не представлялось возможным. Он жестом подозвал машину, и она понесла его домой. По спящим улицам ночного города. Ему не терпелось вернуться. Предстоящее не давало покоя. Оставив телохранителей в их обычной сторожке с милиционерами (дом, разумеется, был «элитным» и дальнейшая охрана не требовалась), он поднялся в свою квартиру. Утром он отбыл на острова.
Через некоторое время, из его квартиры, вышел Станислав Николаевич. Проходя мимо сидящего милиционера, он, слегка поклонился. Тот молча кивнул, снова уткнувшись в книгу. Но, уже через мгновение, подняв глаза, милиционер, несколько минут, ошарашено смотрел на дверь. Затем, выругавшись, вернулся к чтению.
Станислав Николаевич, не спеша, шагал на работу. В это осеннее утро, было еще по-летнему тепло, однако многие деревья уже оделись в разноцветные наряды. Вчера, Станислав Николаевич, вернулся из командировки и сегодня, мог идти на работу только к обеду. Но он решил не откладывать свои проблемы на послеобеденное время. На его лице, то и дело, блуждала улыбка и, попадавшиеся навстречу прохожие, с удивлением посматривали на него.
Фирма встретила его спокойно, без особой радости, но он не придал этому никакого значения. Он вежливо здоровался со всеми, кто попадался на его пути, всем мило улыбался, а с некоторыми даже раскланивался. Того, что многие удивленно смотрят ему в след он, естественно, не заметил.
Директор принял его сразу. Шеф не питал особо теплых чувств к Станиславу Николаевичу, но, как уже было сказано ранее, фирме он был очень удобен. К, тому же, командировочные задания он всегда выполнял. Без особого блеска, но, зато, по принципу необходимой достаточности. О результатах командировок он всегда, правда, по собственной инициативе, докладывал лично директору. И, хотя последнего, совершенно не интересовали подробности, он всегда терпеливо выслушивал. Считая это, вероятно, это данью вежливости и, как бы, обязательным оброком. Он терпеливо
выслушал отчет Станислава Николаевича и на этот раз. Не перебивая, но и не задавая никаких вопросов. Правда, все это время он хмурил брови и, было заметно, что его занимают совсем другие проблемы. Несмотря на это, Станислав Николаевич, педантично, со всеми подробностями, закончил свой рассказ, но, не дав шефу возможность сказать свое обычное: «Я вами доволен», обратился к нему:
— Простите, у меня тут еще одно, личное, если позволите.
Директор не ожидал подобного поворота событий и оказался застигнутым Станиславом Николаевичем, что называется, врасплох. По этому, промямлив, что-то невразумительное в ответ, он выжидающе посмотрел на Станислава Николаевича. Станислав Николаевич достал из кармана, слегка помятый, листок бумаги и положил его на стол перед директором. Директор, заглянув в листок, удивился:
— Что это, Станислав Николаевич? — Спросил он, поднимая глаза.
— Это заявление. Хотел бы уволиться. Устал, знаете ли. Да и, честно говоря, хочу перебраться поближе к югу. Тут, как раз, подвернулся подходящий вариант обмена. Так что, сами понимаете, просил бы без отработки.
— Может быть, не стоит принимать скоропалительных решений? Мы тут, как раз, собирались увеличить вам оклад. — Соврал шеф, потеря «вечного командировочного» не входила в его планы.
— Да нет, нет. Дело тут не в деньгах. Просто, знаете ли, давняя мечта! Я бы очень просил. Если можно конечно.
— Директор взял в руки ручку, немного покрутил ее в руках и, вздохнув, подписал.
— Смотрите, если передумаете, возвращайтесь.
— Спасибо большое! Мне было очень приятно работать под вашим руководством. Я всегда знал, что вы очень чуткий и отзывчивый человек! — Рассыпался в последних любезностях директору Станислав Николаевич, вызвав у него довольную улыбку.

* * *

Дни тянулись нестерпимо долго, а вечера и того хуже. Настя почти не выходила из комнаты. Ждала. Он не приходил и не звал ее к себе. Хотя она была уверена, что он любит ее. Так же как она его. Прошло больше месяца одиночества. Каждый день, Насте казалось, что она медленно умирает. Увидеться с ним не удавалось. По совету своих юных подружек, она сходила к куратору пансионата и попросила его устроить встречу с Его Светлостью. Куратор пообещал доложить о ее просьбе. Пока никаких результатов не было. За это время, Настя сильно осунулась. Хорошо хоть девчонки, приходили к ней каждый день и, своим щебетаньем, старались, как могли, развеселить. Настя сильно сдружилась с ними, стала относиться к ним как старшая сестра. Вникая в их маленькие радости и печали. Настя и не подозревала, сколько веселых и смешных моментов, таит в себе их возраст. Но, вспоминая себя, приходила к выводу, что в свое время, вела себя точно также как они. Настя не переставала удивляться их отношению к порке. Они, казалось, не обращали на это никакого внимания. Почти постоянно, на их округлых задиках, вспыхивали свежие полосы и тогда, они гостили у нее стоя, или лежа. Что совершенно не мешало им хохотать и веселиться. Однажды, когда Настя сказала им об этом, они были искренне удивлены:
— А тебя разве в детстве не драли?
Спросила ее Оксана, красуясь очередными полосами и, уничтожая свой обычный лимонад, стоя.
— Нет, почему же, раза два драли. Но оба раза за дело. — Честно призналась им Настя.
Девочки надолго задумались, а потом, Наташа, как-то не по детски сказала:
— У каждого своя судьба!
Она сделала особое ударение на слове своя. Она вообще, отличалась от своей неунывающей подруги сдержанностью и философским складом мышления. Словом, девочки, удачно дополняли друг друга. Настю забавлял этот контраст. Временами, Насте очень хотелось принять участие в их судьбе, но, к сожалению, этого он не могла. Даже своей судьбой, последнее время, она не могла распорядиться. Не могла даже увидеться с любимым человеком. Поговорить с ним, обнять его. Ее упорно не пускали к нему, а он, почему — то, не приходил к ней. Заставляя ее мучиться и терзаться сомнениями. Когда приходили эти мысли, на глаза наворачивались слезы. Если это случалось при девочках, они затихали, не зная, что делать. Не понимая и, еще не оценивая силу того чувства, которое постигло Настю. Однажды они даже предложили ей:
— Хочешь, мы тебя поласкаем?
Сначала, она не поняла. А они были полны решимости, не смотря на то, что по здешним законам, это грозило серьезным наказанием. Настя знала это точно.
— Мы умеем! Мы, правда, никогда не пробовали, но нас учили. Скажи только! Можешь высечь нас, тебе же это, вроде бы, нравилось? Мы для тебя все, что хочешь сделаем! Ну чем тебя развеселить?
От такого предложения Настя расплакалась. Она обнимала девчонок, а они никак не могли понять, чего же она, все — таки хочет. А Настя вспоминала, как строжилась над такими, же девчушками раньше. И ей было ужасно стыдно. Полюбив, она сильно повзрослела и, на многие вещи, теперь смотрела совсем по-другому. Теперь, причиненная ею, когда-то, боль, жгла ее саму. Хотелось вернуть все и поступить по-другому. Сначала она страдала от того, что не встречала этих девочек раньше. Потом ей стало ясно, встречала! Этих же самых! Только тогда, ее интересовало только то, как она выглядит перед своими сверстницами. Сейчас все поменялось. Встало с ног на голову. Или наоборот? Настя удивлялась сама себе, как она могла быть такой глупой. Даже к тому, что ее жестоко избили, она стала относиться по другому. Это заставило ее понять, что чувствует человек, когда не может ответить обидчику. Когда он сломлен, раздавлен чужой, неумолимой силой, или властью, или еще чем ни будь. Конечно, кому-то нравиться ощущать себя жертвой, но он сам должен сказать об этом. И тогда это игра. Тогда это не мешает никому, потому, что игру можно остановить в любой момент. Как только она перестает быть интересной, или приятной.
— Девочки, милые вы мои, да разве дело в этом! Не надо мне ничего! Просто приходите! Мы же друзья! Я люблю вас! Просто мне грустно. Я люблю еще одного человека. Я никого так не любила! Когда вы полюбите, вы поймете меня! А вы обязательно полюбите! По-другому не бывает. Ну, посмотрите, какие вы хорошенькие! В вас обязательно кто ни будь влюбится и заберет отсюда!
Настя обнимала девочек и, даже сама, верила в то, что говорит. Влюбленность делает человека особенно чувствительным. Способным обнять весь мир. И обласкать. И обогреть.
Неожиданно, Наташа вывела Настю из состояния слезливости и жалости к себе и другим:
— Слушай, ты нас или задушишь, или в слезах утопишь!
И, хотя, она произнесла это с нарочитым безразличием, было заметно, что она сама, вот-вот, расплачется от переполнявших чувств. Это развеселило всех троих.
И немного успокоило. Настя старалась больше не допускать при девчонках подобных сцен.
Спустя почти месяц, ее вызвал к себе куратор. Настя обрадовалась, но его слова прозвучали жестоким приговором:
— Его Светлость, не считает возможным встречаться с вами. Его вообще, в ближайшее время, не будет на островах. Он занят решением важных проблем. Это не все, по его распоряжению, вы будете возвращены на родину. Кроме того, в качестве компенсации, за проведенное здесь время, в банк на ваше имя переведена вот эта сумма, — с этими словами, он подвинул к Насте листок с написанными на нем цифрами. Но она даже не взглянула на него. Она слушала с раскрытым ртом и не могла поверить своим ушам.
А он продолжал убивать ее:
— В институте вам оформлен вызов на кинопробы в Ялте. Ваше место в общежитии осталось за вами, так что проблем с обучением, я думаю, у вас не будет. Хочу также предупредить, что если вы будете вести себя неблагоразумно, вы немедленно потеряете столь щедрое вознаграждение. Самое лучшее для вас, забыть обо всем, что здесь произошло и наслаждаться жизнью на деньги, которые вам любезно предоставляют, всего за несколько мгновений удовольствия. Решение окончательное. О дне депортации вас известят дополнительно. Желаю удачи.
Настя вышла из кабинета, не сказав ни слова и, машинально вернулась в свою комнату. В руках она почему-то держала листок бумаги, с написанным на нем циферкой, который она неизвестно зачем, взяла со стола куратора. Настя была ошарашена услышанным. Это не укладывалось в ее голове. Как, он прогоняет ее? Она согласна стать его вещью, согласна выносить все, каждый день, а он отказывается от нее? Но ведь она уверена, что он любит ее. И она не сможет вычеркнуть его из своей жизни. Никогда. Она не понимала, почему для нее не нашлось места возле него. Любого, пусть даже у ног. Лишь бы, хоть изредка, видеть его. Касаться того, чего касался он. Он лишает ее даже ожидания.
Она твердо решила, завтра же, она снова пойдет к куратору и попросит его о том, чтобы ее кем ни будь, оставили здесь, в пансионате, пусть хоть уборщицей. Все равно кем!
Но на завтра куратор не принял ее ни утром, ни после обеда. Настя безрезультатно прождала весь день и, вернувшись вечером к себе, страшно злилась. День как-то не сложился. Вероятно, от этого хотелось спать. Настя решила лечь пораньше, чтобы завтра все начать сначала. На крайний случай, придется попросить Наташку с Оксанкой, чтобы они хорошенько выпороли ее. Со следами ее домой не отправят, а это даст время. А там, глядишь, что ни будь, образуется. С этими мыслями она и заснула.

* * *

Настя очнулась от необычного чувства. Впервые, за много дней, она замерзла. Открыв глаза, она увидела снег. Просто самый обычный снег. Недавно выпавший на землю. Он лежал вокруг нее, на пожухлой траве, небольшими ватными островками.
Сознание просыпалось медленно. Настя сидела на скамейке, в знакомом парке и, с недоверием, озиралась по сторонам. Она не помнила, как оказалась здесь. Не знала, откуда на ней оказалась, эта красивая, но чужая одежда. Раньше у нее такой не было. Она ничего не помнила. Хотя, впрочем, какая теперь разница. Настя долго сидела на
скамейке, смотря ничего не видящими глазами куда-то вдаль. Ее жизнь была разбита. Она не знала, зачем ей теперь жить. Размер трагедии трудно было оценить. Ясно, что она никогда не сможет найти его. Там в пансионате, ей было лучше, она не видела его, но знала, что он где — то рядом. Теперь все рухнуло. Надеяться больше не на что. Нельзя даже ничего предпринять. Жить без надежды не хотелось.
Поздно вечером Настя вернулась в общежитие. Радости подруг не было предела. И расспросам. И сетованиям, на то, что уехала так внезапно, никому ничего не сказав. Она что-то врала про съемки. Про случайное знакомство с режиссером. Врала, не слыша себя и не слушая подруг. Как она сейчас была далека от них.
Весь следующий месяц Настя прожила как во сне. Она напропалую прогуливала занятия, целыми днями гуляя в парке. До тех пор, пока не замерзали ноги. Поздно вечером она возвращалась домой. Несколько раз ее вызывал деканат. Близилась зимняя сессия, а успеваемость Насти, при таком отношении к занятиям, естественно, вызывала тревогу. У всех кроме Насти. Ее это нисколько не заботило. Ее обещали отчислить за прогулы и выгнать из общежития, а она лишь отмалчивалась, опустив глаза.
Однажды, очередной раз, прогуливая занятия, Настя заметила первокурсниц из своего института, «воспитывающих» малолетку. Она не слышала, что они говорят девочке, но по их довольным ухмылкам и, по тому, как она стоит перед ними «на вытяжку», без труда догадалась. Одна из девушек встала, и это не предвещало подростку ничего хорошего. Настя, свернув, подошла к скамейке, взяла девочку за руку и сказала ей:
— Пошли отсюда! Не бойся, они тебя не тронут!
В глазах девочки, она прочитала скрытую радость и облегчение. Настя пошла прочь от скамейки, увлекая девочку за собой, но, произнесенные ей вслед слова, заставили ее отпустить руку девочки и круто развернуться.
— Ты что-то больно крутая, как я посмотрю! Давно не получала?
Настя обвела девиц взглядом. Глаза ее угрожающе сузились и она, не обращаясь ни к кому, спросила:
— Кому-то хочется нарваться на неприятности?
Затем, еще раз пристально поглядев на девушек, тихо, но внятно, добавила:
— Кто ее тронет — убью! Бля буду!
И ее тяжелый взгляд, и тихий голос не оставили у девушек ни тени сомнения в том, что она, действительно, выполнит обещанное. Они не сказали в ответ ни слова. Убедившись, что желающих проверить ее «крутизну» нет, Настя, обняв девочку за плечи, увела ее от опасности. За спиной она слышала возбужденный шепот, но из слов разобрала только: «задвинутая».
Но это вызвало только улыбку на ее губах.
— Тебя как зовут? — Спросила она у своей спутницы.
— Таня. — Ответила та, гордо вышагивая рядом.
— Ты что, школу прогуливаешь?
— Угу.
— Что ж так?
— А, с мальчишкой поссорилась.
— Почему?
— Потому что гад! Растрепал всем, что я с ним целовалась, а я даже и не думала!
Они еще долго бродили по парку, болтая о всякой ерунде. Потом, сидели в кафе и ели пиццу. Девочка была счастлива. Ей льстило, что взрослая девушка, ведет себя с ней
как с равной, легко и непринужденно. Она даже не решалась поблагодарить Настю, за свое спасение, да и не знала как. Позже, Настя проводила ее до дома. Пожелала удачи. На душе стало теплее. Ей вспомнились Оксана с Наташей. Вечера в пансионате. Как бы ей хотелось вернуться к ним.
Воспоминания натолкнули Настю на сумасшедшую идею и, не откладывая дела в долгий ящик, она зашла и дала объявление в газету:
«Девушка просит аудиенции у Его Светлости. Буду, благодарна за любую помощь, всем понимающим, о чем идет речь».
Это была очень слабая, но надежда! Которая поднимала настроение. Если не он сам, то может быть, кто ни будь, прочитает и передаст ему. Она решила, завтра же, пойти и дать объявления во все газеты. И давать их каждый день, пока хватит Его денег. Или пока он не придет.
С этими мыслями она вернулась в общежитие. Навстречу ей попалась соседка по комнате. Объяснять, почему она опять прогуляла занятия, Насте не хотелось и, коротко поздоровавшись, она поспешила пройти мимо. Однако подружка успела бросить ей вслед:
— К тебе там пришли. В комнате ждут!
Настя молча кивнула и стала подниматься по лестнице. В голове зашевелились не хорошие мысли. Наверное, опять пришли из деканата, будут стыдить. Надоели! Пусть выгоняют. Она решила бросить институт. Все это она им сейчас и выложит. И пусть убираются! Она не маленькая! Она резко толкнула дверь в комнату и обомлела. Он сидел на стуле спиной к окну и смотрел на нее. Настя плавно опустилась на пол, не сводя с него широко раскрытых, наполненных слезами, глаз. Она не могла произнести ни слова. Ей казалось, что это мираж и, если она сделает какое ни будь движение, все растает. Раствориться. Слезы тихо катились из ее глаз, но она не замечала их, даже не всхлипывала.
Тишину нарушил его голос, прозвучавший твердо и уверенно:
— Собирайся! Мы уезжаем. Навсегда!
Она заставила себя подняться. Сделала несколько шагов к своим вещам, но он опередил ее. Он обнимал ее и целовал. Шептал ей на ухо, что по-другому было нельзя, а она никак не могла понять, сон это или явь. Обняв его и, наконец, поверив в то, что все происходит наяву, она простонала:
— Стас!
Она не стала брать с собой ничего из вещей. Написала подруге, чтобы та раздала ее тряпки. Кому что понравится. Взяв с собой только косметичку и паспорт, она сказала ему:
— Все!
Стас с улыбкой посмотрел на ее «экипировку», взял из ее рук паспорт и увлек к выходу. Выйдя на улицу, он повертел ее паспорт в руке, рассеянно полистал и выбросил, в стоявшую рядом урну. Махнув рукой.
Через час, самолет, тяжело оторвал их от земли и понес к горизонту. Унося подальше от Родины, с которой их, увы, ничего не связывало.
Эта семья появилась в городе недавно. Им принадлежал добротный, просторный домик в конце улицы. В целом, никто не обращал на них внимания, но некоторые завидовали. Завидовали этому, не слишком молодому мужчине, везде появлявшемуся под руку, с весьма привлекательной, юной особой. Которая, судя по всему, была почти вдвое моложе его. Но разве можно чем ни будь удивить французов. Кроме того, у иностранцев свои нравы. Это понимают все. А они ходили по магазинам, выбирая детские пеленки и, тому подобную, чепуху. Объясняться им приходилось с помощью разговорника, часто вызывая смех окружающих. Это их ни сколько не смущало. Часто они добродушно смеялись вместе со всеми, даже не понимая причины. У мадам заметно круглел животик и, временами, она напускала на себя такой важный вид, что через минуту сама заливалась радостным смехом. Еще через некоторое время к ним привыкли, И перестали замечать. Освоившись с местными обычаями, они устроили перед своим домом небольшое кафе и, угощали желающих, экзотической русской кухней. В общем, жизнь текла своим чередом, без неожиданностей и чудес. Вероятно, чудес на свете не бывает вовсе. Потому, что все происходящее в жизни, это такие чудеса, которые не под силу никакому магу и чародею. Потому, что чудесней жизни, бывает только любовь. А чудесней любви — только Бог! Но раз бог и есть любовь, следовательно…

Август 1999 – Январь 2000.